А Вильмушке,
поэту, писать стихи грешно.
Или:
И не даны
поэту
Ни гений,
ни вино.
А. С. Пушкин. Варианты лицейских шуток, посвященных
В. Кюхельбекеру.
Кюхельбекер был очень любим и уважаем всеми воспитанниками. Это был
человек длинный, тощий, слабогрудый, говоря, задыхался, читая
лекцию, пил сахарную воду. В его стихах было много мысли и чувства,
но много и приторности. Пушкин этого не любил; когда кто писал стихи
мечтательные, в которых слог не был слог Жуковского, Пушкин говорил:
«И кюхельбекерно и тошно».
При всей дружбе к нему Пушкин очень часто выводил его из терпения; и
однажды до того ему надоел, что вызван был на дуэль. Они явились на
Волково поле и затеяли стреляться в каком-то недостроенном фамильном
склепе. Пушкин очень не хотел этой глупой дуэли, но отказаться было
нельзя. Дельвиг был секундантом Кюхельбекера, он стоял налево от
Кюхельбекера. Решили, что Пушкин будет стрелять после. Когда
Кюхельбекер начал целиться, Пушкин закричал: «Дельвиг! Стань на мое
место, здесь безопаснее». Кюхельбекер взбесился, рука дрогнула, он
сделал пол-оборота и пробил фуражку на голове Дельвига. «Послушай,
товарищ, — сказал Пушкин, — без лести — ты стоишь дружбы; без
эпиграммы пороху не стоишь», — и бросил пистолет...
Н. А. Маркевич. Из воспоминаний.
...он (Кюхельбекер) воспитывался в Лицее с Пушкиным,
Дельвигом, Корфом и др., успел хорошо в науках и отличался
необыкновенным добродушием, безмерным тщеславием, необузданным
воображением, которое он
называл поэзией, раздражительностью, которую можно было употреблять
в дурную и хорошую стороны. Он был худощав, долговяз, неуклюж,
говорил протяжно с немецким акцентом... Пушкин любил Кюхельбекера,
но жестоко над ним издевался. Жуковский был зван куда-то на вечер и
не явился. Когда его спросили, зачем он не был, он отвечал: «Мне
что-то нездоровилось уж накануне, к тому пришел Кюхельбекер, и я
остался дома». Пушкин написал:
За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно,
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.
Кюхельбекер взбесился и вызвал его на дуэль. Пушкин принял вызов.
Оба выстрелили, но пистолеты были заряжены клюквою, и дело кончилось
ничем...
Н. И. Греч. Воспоминания старика.
Кюхельбекер стрелял первым и дал промах. Пушкин кинул пистолет и
хотел обнять своего товарища, но тот неистово кричал: стреляй,
стреляй! Пушкин насилу его убедил, что невозможно стрелять, потому
что снег набился в ствол. Поединок был отложен, и потом они
помирились...
П. И. Бартенев. Рассказы о Пушкине.
(В последний раз
Пушкин и Кюхельбекер встретились на станции Залазы 15 октября 1827
года. Пушкин ехал из Михайловского в Петербург. Декабриста
Кюхельбекера везли как государственного преступника в крепость
Динабург. Пушкин описал эту встречу в дневнике):
«На... станции
нашел я Шиллерова «Духовидца», но едва прочел я первые страницы, как
вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем. «Вероятно, поляки?» —
сказал я хозяйке. «Да, — отвечала она, — их нынче отвозят назад». Я
вышел взглянуть на них.
Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел
высокий, бледный и худой молодой человек с черною
бородою, в фризовой шинели, и с виду настоящий жид — я и принял его
за жида, и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне
обыкновенное действие: я поворотился к ним спиною, подумав, что он
был потребован в Петербург для доносов и объяснений. Увидев меня, он
с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы
пристально смотрим друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы
кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь
взял меня за руку с угрозами и с ругательством — я его не слышал.
Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в
тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции
узнал я, что везут их из Шлиссельбурга, — но куда же?»
(Фельдъегерь, обругавший
Пушкина, был некто Подгорный. 28 октября 1827 г. он написал об этом
рапорт):
«Отправлен я был сего месяца 12 числа в гор. Динабург с
государственными преступниками, и на пути, приехав на станцию Залазы,
вдруг бросился к преступнику Кюхельбекеру ехавший из Новоржева в С.-Петербург
некто Пушкин, начал после поцелуя с ним разговаривать, я, видя сие,
наипоспешнее отправил как первого, так и тех двух за полверсты от
станции, дабы не дать им разговаривать, а сам остался для прописания
подорожной и заплаты прогонов. Но г. Пушкин просил меня дать
Кюхельбекеру денег, я в сем ему отказал. Тогда он, г. Пушкин, кричал
и, угрожая мне, говорил, что «по прибытии в С.-Петербург в ту же
минуту доложу Его Императорскому Величеству, как за недопущение
распроститься с другом, так и дать ему на дорогу денег, — сверх того,
не премину также сказать и генерал адъютанту Бенкендорфу». Сам же г.
Пушкин между прочими угрозами объявил мне, что он был посажен в
крепости и потом выпущен, почему я еще более препятствовал иметь ему
сношение с арестантом. А преступник Кюхельбекер мне сказал: это тот
Пушкин, который сочиняет».
<<<<Назад
1
2
