 |
Прежде
чем занести в свой дневник эту очередную пушкинскую дуэльную историю, И.
П. Липранди, свидетель кишиневской жизни поэта, счел нужным сделать
следующее примечание:
«Ф. Ф. Орлов начал службу в конной гвардии, но по какой-то причине: по
любви ли, или вследствие проигрыша, ему пришла мысль застрелиться, и он
предпринял исполнить это с эффектом, в особом наряде и перед трюмо.
Сильный заряд разорвал пистолет, и пуля прошла через подбородок и шею.
Его вылечили, но шрам был очень явствен. Он был переведен тем же чином,
корнетом, в Сумской гусарский полк, и в 1812 г. очень часто приходилось
ему быть ординарцем у Дохтурова, где я с ним сблизился по одному случаю.
Алексеев же в это время был в Мариупольском гусарском полку, в одной
бригаде с Сумским. Оба были известны своей отвагой, а потому как бы
сдружились. В 1813 г. Ф. Ф. Орлов был переведен в л.-гв. Уланский полк.
Орловых было четыре брата: Алексей и Михайло от одной матери, Григорий и
Федор — от другой; оба последние потеряли по ноге в 1813 г.»
Далее идет сама история.
«В конце октября 1820 года брат генерала М. Ф. Орлова, л.-гв. полковник
Федор Федорович Орлов, потерявший ногу, кажется, под Бауценом или
Герлицем, приехал на несколько дней в Кишинев. Удальство его было
известно. Однажды, после обеда, он подошел ко мне и к полковнику А. П.
Алексееву и находил, что будет приятнее куда-нибудь отправиться, нежели
слушать разговор «братца с Охотниковым о политической экономии». Мы
охотно приняли его предложение, и он заметил, что надо бы подобрать еще
кого-нибудь; ушел в гостиную к Михаиле Федоровичу и вышел оттуда под
руку с Пушкиным... Решили идти в бильярдную Гольды. Здесь не было ни
души. Спрошен был портер. Орлов и Алексеев продолжали играть на бильярде
на интерес и в придачу на третью вазу жженки*.
Ваза скоро была подана. Оба гусара порешили пить круговой; я
воспротивился более для Пушкина, ибо я был привычен и находил даже это
лучше, нежели поочередно. Алексеев предложил на голоса; я успел сказать
Пушкину, чтобы он не соглашался, но он пристал к первым двум, и потому
приступили к круговой. Первая ваза кое-как сошла с рук, но вторая сильно
подействовала, в особенности на Пушкина; я оказался крепче других.
Пушкин развеселился, начал подходить к краям бильярда и мешать игре.
Орлов назвал его школьником, а Алексеев присовокупил, что школьников
проучивают... Пушкин рванулся от меня и, перепутав шары, не остался в
долгу и на слова; кончилось тем, что он вызвал на дуэль обоих, а меня
пригласил в секунданты. В десять часов утра должны были собраться у
меня. Было близко к полуночи. Я пригласил Пушкина ночевать к себе.
Дорогой он опомнился и начал бранить себя за свою арабскую кровь, и
когда я ему представил, что главное в этом деле то, что причина не
совсем хорошая и что надо как-нибудь замять: «Ни за что! — произнес он,
остановившись. — Я докажу им, что я не школьник. — «Оно все так, —
отвечал я ему, — но все-таки будут знать, что всему виной жженка, а
потом я нахожу, что и бой не ровный». — «Как не ровный?» — опять
остановившись, спросил он у меня. Чтобы скорей разрешить его недоумение
и затронуть его самолюбие, я присовокупил: «Не ровный потому, что может
быть из тысячи полковников двумя меньше, да еще и каких ничего не
значит, а вы двадцати двух лет уже известны», и т. п. Он молчал. Подходя
уже к дому, он произнес: «Скверно, гадко; да как же кончить?» — «Очень
легко, — сказал я, — вы первый начали смешивать их игру: они вам что-то
сказали, а вы им вдвое, и наконец, не они, а вы их вызвали.
Следовательно, если они приедут не с тем, чтобы становиться к барьеру, а
с предложением помириться, то ведь честь ваша не пострадает...»
...Дождавшись утра, я в восьмом часу поехал к Орлову. Не застав его,
отправился к Алексееву. Едва я показался в двери, как они оба в один
голос объявили, что сейчас собирались ко мне посоветоваться, как бы
закончить глупую вчерашнюю историю.
— Приезжайте к десяти часам, — отвечал я им, — Пушкин будет, и вы прямо
скажите, чтобы он, так же, как и вы, позабыл вчерашнюю жженку.
Они охотно согласились... Я отправился к Пушкину... Через полчаса
приехали Орлов и Алексеев. Все было сделано как сказано; все трое были
очень довольны; но мне кажется, что все не в такой степени, как был рад
я, что дело не дошло до кровавой развязки: я всегда ненавидел роль
секунданта и предпочитал действовать сам. За обедом в этот день у
Алексеева Пушкин был очень весел и, возвращаясь, благодарил меня,
объявив, что если когда представится такой же случай, то чтобы я не
отказал ему в советах...
И. П. Липранди. Из дневника и воспоминаний.
* О жженке. |
|
