|
Не хвастаюсь дружбой с
Пушкиным, но в доказательство некоторой приязни его и расположения ко
мне могу представить... одну записку его на французском языке. Пушкин
прислал мне эту записку со своим кучером и дрожками. Содержание записки
меня смутило, вот оно: «Вчера, когда я подошел к одной даме,
разговаривавшей с г-ном Лагрене (секретарь французского посольства. —
Ред.), последний сказал ей достаточно громко, чтобы я услышал: прогоните
его. Поставленный в необходимость потребовать у него объяснений по
поводу этих слов, прошу вас, милостивый государь, не отказать посетить
г-на Лагрене для соответствующих с ним переговоров. Пушкин.»
Я тотчас сел на дрожки Пушкина и поехал к нему. Он с жаром и
негодованием рассказал мне случай, утверждая, что точно слышал обидные
для него слова, объяснил, что записка написана им в такой форме и так
церемонно именно для того, чтоб я мог показать ее Лагрене, и настаивал
на том, чтоб я требовал у него удовлетворения. Нечего было делать: я
отправился к Лагрене, с которым был хорошо знаком, и показал ему
записку. Лагрене с видом удивления отозвался, что он никогда не
произносил приписываемых ему слов, что, вероятно, Пушкину дурно
послышалось, что он не позволил бы себе ничего подобного, особенно в
отношении к Пушкину, которого глубоко уважает как знаменитого поэта
России, и рассыпался в изъяснениях этого рода.
Пользуясь таким настроением, я спросил у него, готов ли он повторить то
же самое Пушкину, он согласился, и мы тотчас отправились с ним к
Александру Сергеевичу. Объяснение произошло в моем присутствии,
противники подали друг другу руки, и дело тем кончилось... На другой
день мы завтракали у Лагрене с некоторыми из наших общих приятелей...
Н. В. Путята. Из записной
книжки. |
|