 |
Волею или неволею займу
несколько строк в истории вашей жизни. Вспомните малоросца Денисевича с
блестящими, жирными эполетами и с душою трубочиста, вызвавшего вас в
театре на честное слово и дело за неуважение к его высокоблагородию;
вспомните утро в доме графа Остермана, в Галерной, с Вами двух молодых
гвардейцев, ростом и духом исполинов, бедную фигуру малоросца, который
на вопрос Ваш: приехали ли Вы вовремя? — отвечал нахохлившись, как
индейский петух, что он звал Вас к себе не для благородной разделки
рыцарской, а сделать Вам поучение, како подобает сидети в театре, и что
майору неприлично меряться с фрачным; вспомните крохотку адъютанта, от
души смеявшегося этой сцене и советовавшего Вам не тратить благородного
пороха на такой гад и шпор иронии на ослиной шкуре. Малютка адъютант был
Ваш покорный слуга — и вот почему, говорю я, займу волею или неволею
строчки две в Вашей истории...
И. И. Лажечников —
Пушкину. 19 декабря 1831. Тверь.
Квартира моя в доме графа Остермана-Толстого выходила на Галерную. Я
занимал в нижнем этаже две комнаты, но первую от входа уступил
приехавшему за несколько дней до того времени, которое описываю, майору
Денисевичу, служившему в штабе одной из дивизий ...ого корпуса, которым
командовал граф. Денисевич был малоросс, учился, как говорят, на медные
деньги и образован по весу и цене металла. Наружность его
соответствовала внутренним качествам: он был плешив и до крайности
румян; последним обстоятельством он очень занимался и через него считал
себя неотразимым победителем женских сердец. Игрою своих эполет он
особенно щеголял, полагая, что от блеска их, как от лучей солнечных,
разливается свет на все, его окружающее, и едва ли не на весь город. Мы
прозвали его дятлом, на которого он наружно и по привычкам был похож,
потому что долбил своим подчиненным десять раз одно и то же... К театру
он был пристрастен, и более всего любил воздушные пируэты в балетах; но
не имел много случаев быть в столичных театрах, потому что жизнь свою
провел большею частью в провинциях. Любил он также покушать.
Рассказывают, что во время отдыха на походах не иначе можно было
разбудить его, как вложивши ему ложку в рот. Вы могли толкать, тормошить
его, сколько сил есть, — ничто не действовало, кроме ложки. Впрочем, был
добрый малый... В одно прекрасное (помнится, зимнее) утро — было ровно
три четверти восьмого, — только успев окончить свой военный туалет, я
вошел в соседнюю комнату, где обитал мой майор, чтоб приказать подавать
чай. Денисевича не было в это время дома; он уходил смотреть, все ли
исправно на графской конюшне. Только что я вступил в комнату, из
передней вошли в нее три незнакомые лица. Один был очень молодой
человек, худенький, небольшого роста, курчавый, с арабским профилем, во
фраке. За ним выступали два молодца-красавца, кавалерийские гвардейские
офицеры, погромыхивая своими шпорами и саблями.
След. страница >>>>>>
1 2 |
|
